Ольга ВИНОГРАДОВА
Доверие – это главное
Мне было 17 лет, я только поступила в университет. И на плановой флюорографии обнаружили затемнение в правом средостении. Направили в тубдиспансер. Фтизиатры сказали – не наш диагноз, идите к онкогематологу. Более того, именно они, после расшифровки КТ, сказали первыми, что это лимфома. Опухолей было всего пять и одна была величиной с хорошую сливу, ее уже было видно, но я этого не замечала. То есть я присмотрелась уже после КТ к этому месту под ключицей и увидела, что она выпирает. Но до обследования нет, не видела, она совершенно не беспокоила, поэтому видимо так. Я искренне удивилась.
Мой преподаватель в химико-фармацевтической академии, который тогда служил лаборантом в первом меде, взял меня за руку и повел по всем специалистам. Мне сделали трепанобиопсию, подтвердили диагноз лимфогранулематоз (2А) и там же я прошла первый курс химиотерапии.
Первый ужас – волосы. Это страх семнадцати лет, наверное, теперь с высоты сегодняшнего дня, думаю, я бы испугалась этого гораздо меньше. А тогда казалось катастрофой. Волосы всегда были очень длинными, ниже поясницы, и вот я облысею. Как? Как это пережить? Но дорогу осилит идущий, я смирилась. Отрезала волосы, сохранила прядь, сравнить, когда вырастут, было – стало. Вероятно, я до конца не понимала весь ужас диагноза и поэтому потеря волос казалась главным ужасом.
Шесть курсов химиотерапии, 8 месяцев, 4 препарата, 6 часов вливаний. Первый курс прошел идеально. Я помню, бегала по отделению с этими капельницами и искренне удивлялась почему все говорят, что это так сложно. Со второй химией пришла тошнота, к третьей выпали волосы, к четвертой казалось все, дальше невыносимо. Тошнило даже от вида самой двери процедурной. А запах антисептика переношу до сих пор с трудом. Болели вены. К концу химиотерапии случались даже судороги, рвало уже просто от боли. Силы давало то, что исследования показывали хороший ответ на химиотерапию.
У меня был прекрасный химиотерапевт, совсем молодой доктор. Он меня очень поддерживал. Говорил – ты прекрасно выглядишь, это временные трудности, надо справиться. Я ему верила. Когда он передал меня на время своего отпуска другому специалисту, я была расстроена, но и этот доктор был ко мне добр и внимателен. И медсестер каждую помню. Они писали мне после каждой химии, справлялись как я себя чувствую. Может быть, потому что я была самой юной пациенткой, а может быть просто потому, что они такие.
Мой преподаватель в химико-фармацевтической академии, который тогда служил лаборантом в первом меде, взял меня за руку и повел по всем специалистам. Мне сделали трепанобиопсию, подтвердили диагноз лимфогранулематоз (2А) и там же я прошла первый курс химиотерапии.
Первый ужас – волосы. Это страх семнадцати лет, наверное, теперь с высоты сегодняшнего дня, думаю, я бы испугалась этого гораздо меньше. А тогда казалось катастрофой. Волосы всегда были очень длинными, ниже поясницы, и вот я облысею. Как? Как это пережить? Но дорогу осилит идущий, я смирилась. Отрезала волосы, сохранила прядь, сравнить, когда вырастут, было – стало. Вероятно, я до конца не понимала весь ужас диагноза и поэтому потеря волос казалась главным ужасом.
Шесть курсов химиотерапии, 8 месяцев, 4 препарата, 6 часов вливаний. Первый курс прошел идеально. Я помню, бегала по отделению с этими капельницами и искренне удивлялась почему все говорят, что это так сложно. Со второй химией пришла тошнота, к третьей выпали волосы, к четвертой казалось все, дальше невыносимо. Тошнило даже от вида самой двери процедурной. А запах антисептика переношу до сих пор с трудом. Болели вены. К концу химиотерапии случались даже судороги, рвало уже просто от боли. Силы давало то, что исследования показывали хороший ответ на химиотерапию.
У меня был прекрасный химиотерапевт, совсем молодой доктор. Он меня очень поддерживал. Говорил – ты прекрасно выглядишь, это временные трудности, надо справиться. Я ему верила. Когда он передал меня на время своего отпуска другому специалисту, я была расстроена, но и этот доктор был ко мне добр и внимателен. И медсестер каждую помню. Они писали мне после каждой химии, справлялись как я себя чувствую. Может быть, потому что я была самой юной пациенткой, а может быть просто потому, что они такие.
За химией по протоколу шла лучевая терапия. Ее я проходила в Онкоцентре в Песочном. Там мы и познакомились с Денисом Викторовичем Лариновым, он проходил там ординатуру. Я шла на лучевую в хорошем настроении, потому что было понятно, что близко завершение лечения. Я уже знала, что все будет хорошо. После химии от опухолей практически ничего не осталось. Нужно было закрепить результат. Денис Викторович же очень обаятельный и я как-то сразу к нему расположилась. Ни тени сомнения в его профессионализме у меня не было. В нем присутствовала какая-то сила и уверенность, это важно для доктора, и вопрос не доверять вообще не стоял. Все мои врачи были очень молоды. Мои родители справки наводили: хорошо ли лечат, есть ли опыт? Практика показала и опыт был, и лечили хорошо. Денис Викторович сопровождал меня везде, я не была одна ни минуты. И на разметку, и на укладку, и на консультацию везде за ручку. И по всем вопросам практически круглосуточно к нему. Это и сейчас так, спустя 10 лет. Сегодня, когда я заканчиваю обучение и присматриваюсь к медицинским специальностям, он конечно советует радиологию. Он сам влюблен в свою профессию и меня убеждает, что лучше нее нет.
За месяц лучевой терапии я успела привыкнуть к докторам. Последний сеанс приходился на 27 декабря. Я пребывала в прекрасном настроении, понимая, что в новый 2014 год войду здоровым человеком. Я обошла всех врачей и медсестер, попрощалась, вышла на улицу и расплакалась. И это не были слезы облегчения или радости, я плакала, потому что мне было грустно с ними со всеми расставаться. На первое обследование после лечения я приехала через два месяца и была счастлива всех увидеть. По сей день я езжу раз в полгода-год с той же радостью.
Еще один серьезный страх – это ребенок. Пока шло лечение, мы медикаментозно останавливали работу репродуктивной системы и как все пойдет в будущем, когда придет время, никто не знал наверняка. Через полтора года после окончания лечения, я забеременела. Мои онкологи сказали шансы рецидива 50 на 50. Будем наблюдать. Но все прошло не просто хорошо, а замечательно. У меня не было токсикоза, видимо, мой ресурс тошноты исчерпала химия, беременность протекала идеально. Сейчас моей дочери пять с половиной лет. С нами обеими все хорошо.
Самое главное в лечении — это настрой и поддержка родных. Да, не просто принять диагноз, но нужно постараться убедить себя в том, что все будет хорошо, тем более что лечение есть. Оно сложное, но эффективное. Я видела людей отчаявшихся, одиноких, тех кого некому было поддержать. Это очень тяжело. В моей палате всегда было многолюдно. Это и родственники, и друзья, и сокурсники. Спасибо им за это! Это очень важно и очень нужно. Мой молодой человек тоже повел себя мужественно. Я бы поняла, если бы он испугался, тут дело такое, каждый решает сам, а он взял себя в руки, ни тенью, не выказав ни тревоги, ни ужаса. Чем мог помогал и всегда тоже был рядом.
Вокруг меня с момента постановки диагноза вообще была очень правильная обстановка. Я представляю, как тяжело было родителям. Во-первых, лимфома в 17 лет само по себе, прямо скажем, неприятное событие, во-вторых, диагноз прозвучал как гром среди ясного неба, ни у кого никогда в роду не было онкологии, я первая. Но мои родители ни словом, ни делом ни выказали мне своего страха или сомнения. Установка была: заболели – лечимся, все будет хорошо.
Предложения обратиться к нетрадиционным методам лечения тоже поступали. Вот мол в деревне бабушка лечит, приезжай все вылечим. Папа был груб, но ответ сформулировал четко, смысл которого никуда мы не поедем, будем лечиться у докторов и только. Мы не сомневались в выбранных докторах ни секунды.
Денис Викторович и сегодня остаётся для меня важным человеком в жизни. Мы давно уже не просто врач и пациент, мы практически коллеги. Я заканчиваю университет, пишу диплом, и он мой не последний советчик. Мы сегодня нечасто говорим о диагнозе, чаще о жизни, у кого что происходит. Мы по-прежнему «на вы», хотя это скорее привычка, могли бы и «на ты».
Волосы отрасли и сосем не изменились. Я сравнивала с состриженными прядями. Те же.
За месяц лучевой терапии я успела привыкнуть к докторам. Последний сеанс приходился на 27 декабря. Я пребывала в прекрасном настроении, понимая, что в новый 2014 год войду здоровым человеком. Я обошла всех врачей и медсестер, попрощалась, вышла на улицу и расплакалась. И это не были слезы облегчения или радости, я плакала, потому что мне было грустно с ними со всеми расставаться. На первое обследование после лечения я приехала через два месяца и была счастлива всех увидеть. По сей день я езжу раз в полгода-год с той же радостью.
Еще один серьезный страх – это ребенок. Пока шло лечение, мы медикаментозно останавливали работу репродуктивной системы и как все пойдет в будущем, когда придет время, никто не знал наверняка. Через полтора года после окончания лечения, я забеременела. Мои онкологи сказали шансы рецидива 50 на 50. Будем наблюдать. Но все прошло не просто хорошо, а замечательно. У меня не было токсикоза, видимо, мой ресурс тошноты исчерпала химия, беременность протекала идеально. Сейчас моей дочери пять с половиной лет. С нами обеими все хорошо.
Самое главное в лечении — это настрой и поддержка родных. Да, не просто принять диагноз, но нужно постараться убедить себя в том, что все будет хорошо, тем более что лечение есть. Оно сложное, но эффективное. Я видела людей отчаявшихся, одиноких, тех кого некому было поддержать. Это очень тяжело. В моей палате всегда было многолюдно. Это и родственники, и друзья, и сокурсники. Спасибо им за это! Это очень важно и очень нужно. Мой молодой человек тоже повел себя мужественно. Я бы поняла, если бы он испугался, тут дело такое, каждый решает сам, а он взял себя в руки, ни тенью, не выказав ни тревоги, ни ужаса. Чем мог помогал и всегда тоже был рядом.
Вокруг меня с момента постановки диагноза вообще была очень правильная обстановка. Я представляю, как тяжело было родителям. Во-первых, лимфома в 17 лет само по себе, прямо скажем, неприятное событие, во-вторых, диагноз прозвучал как гром среди ясного неба, ни у кого никогда в роду не было онкологии, я первая. Но мои родители ни словом, ни делом ни выказали мне своего страха или сомнения. Установка была: заболели – лечимся, все будет хорошо.
Предложения обратиться к нетрадиционным методам лечения тоже поступали. Вот мол в деревне бабушка лечит, приезжай все вылечим. Папа был груб, но ответ сформулировал четко, смысл которого никуда мы не поедем, будем лечиться у докторов и только. Мы не сомневались в выбранных докторах ни секунды.
Денис Викторович и сегодня остаётся для меня важным человеком в жизни. Мы давно уже не просто врач и пациент, мы практически коллеги. Я заканчиваю университет, пишу диплом, и он мой не последний советчик. Мы сегодня нечасто говорим о диагнозе, чаще о жизни, у кого что происходит. Мы по-прежнему «на вы», хотя это скорее привычка, могли бы и «на ты».
Волосы отрасли и сосем не изменились. Я сравнивала с состриженными прядями. Те же.
